Был тогда один из живущих на земле, который мог, без преувеличения, сказать, что владеет целым миром: это Тиверий, римский император, могущественнейший из людей тогдашнего времени, — абсолютный, неоспоримый, боготворимый правитель всего прекраснейшего и богатейшего из царств земных! Власть его была безотчетна; богатства несметны; удовольствия — без помехи. Удовлетворяя страсть к безграничной роскоши, он не так давно избрал местом своего жилища одно из прекраснейших мест на земной поверхности, под тенью уснувшего вулкана, на восхитительном острове, пользующемся превосходнейшим климатом в мире. Что же вышло? Он был, как Плиний его называет: «самым несчастнейшим человеком» [118] . Оттуда-то, из этого притона тайного позора, с этого острова, где на высоте своего счастья он испытал, чем оканчивается счастье человека, — с совершенно независимой властью и с беспредельным потворством себе, предавшемуся на служение исключительно только заботам о собственной жизни, — он писал своему раболепному и развращенному сенату, что не знает о чем написать и жалуется на всех богов и богинь, что они его загубили [119] . Редко свет видел такие поразительные доказательства, что все богатейшие дары его, заключающиеся в обаянии золота, обращаются в пыль и прах; что громаднейшие здания, служащие для личного блеска и удовольствий, не защитят от вторжения несчастий и не устоят против них, как сложенные детьми грудки песка против морского прилива.

Так грустно и печально оканчивается обыкновенно греховное собирание имуществ богатыми и владыками. Виновная совесть служит для них достаточным мстителем и, если бы нам отдан был во владение целый мир, то он ни на час не мог бы утешить наших внутренних терзаний, вознаградить хоть отчасти за эти мучительные страдания.

Но кто стал наследником царства небесного, тот становится господином над громадным и вещественным миром; тот бесконечно чист. Царство Божие там, где нет ни малейшего подобия ни власти, ни разрушительных даров сатаны; где душа при всяком искушении смело может повторить ответ Иисуса; отойди от Меня, сатана, ибо неписано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи [120] .

Таким образом Иисус явился победителем посредством самоотвержения, которое одно и может предоставить победу. Минуты этого великого борения, увенчанного победой, можно считать самыми лучшими и счастливейшими в жизни человеческой. В них чувствуется такое возвышенное наслаждение, которое недоступно для наших земных выражений.

Тогда оставляет Его диавол, прибавляет св. евангелист Матфей, — и се, Ангелы приступили и служили Ему [121] .

ГЛАВА X

Первые Апостолы

Вышедши победителем из тройственного искушения, Спаситель покинул пустыню и возвратился к волнам Иорданским.

Три первых евангелиста [122] , пропуская некоторые происшествия, начинают описание Иисусова учения с заключения в темницу Иоанна Крестителя и сообщают только об удалении Господа в Назарет. св. евангелисту Иоанну обязаны мы сведениями о днях, которые следовали непосредственно за искушением. Все внимание этого четвертого евангелиста обращено на учение Иисуса в Иудее. Он, по-видимому, поставил себе задачей не рассказывать того, чего не видал лично, и есть много намеков, что он был связан с Иерусалимом какими-то личными отношениями. По занятиям своим Он был рыболов, и нет ничего невозможного в том, что Он живал в Иерусалиме, в известные времена, по торговым делам отца и брата, имевших свое судно и бывших хозяевами наемных работников; потому что рыба из Галилейского озера распродавалась в Иерусалим в большом количестве. Как бы то ни было, но Иоанн единственный евангелист, сообщающий нам о призвании первых апостолов, со всеми особенностями и оттенками, которые неизгладимо начертались в его сердце и памяти.

Депутация синедриона, о которой мы уже упоминали, приходила к Иоанну Крестителю, по-видимому, за день до возвращения Спасителя из пустыни. На следующее утро [123] Креститель, увидев приближающегося Иисуса, торжественно и прямо засвидетельствовал, что это Мессия, указанный ему ясным знамением, что это — Агнец Божий, который берет на себя грех мира. Нам неизвестно, что думал Предтеча, произнося эти слова: разумел ли он агнца пасхального или агнца утренней и вечерней жертвы. Неизвестно и то, было ли действительно в выражении Его употреблено слово «мира» или это только греческий перевод еврейского слова «народ»; понимал ли он, как изумительно глубока важность его выражения, или он высказал это вне себя, — в пророческом вдохновении. Но совершенно ясно, что так как все его мысли, обязанности и положение извлечены из пророчеств о событиях евангельских, то он должен был употребить это выражение с видимым желанием изобразить картину божественного терпения и страданий, согласно пророчества Исаии и Иеремии [124] . Слова его должны были иметь то значение, что этот кроткий и безгрешный человек должен быть человеком страданий и что эти страдания предпринимаются для спасения Его народа. Нашли или нет слова эти верный отголосок в сердцах слушателей, но во всяком случае они должны были возбудить в их умах мысль о безгрешности, страдании и искуплении. Замечательно однако, что на первый день это свидетельство не имело никаких последствий. Только на второй день, когда Креститель, стоя вместе с двумя своими учениками и видя снова пришедшего к нему Иисуса, с благоговением и удивлением воскликнул: се, Агнец Божий! — то два молодых галилеянина, два ученика Иоаннова, последовали за удалявшимся Иисусом. Услышавши звук их робких шагов и обратившись назад, чтобы посмотреть на тех, которые приближались к Нему, Иисус кротко спросил их: что вам надобно? Но какая глубина мысли в вопросе Спасителя, как он необходим для всех, кто приходит к Господу! Один из известнейших учителей, Бернард, имел обычай постоянно спрашивать себя: «Бернард, зачем ты здесь?» Вопрос этот истекал прямо из этого спокойного и простого вопроса: «что вам надобно?»

Равви! — сказали они Ему, называя Его почетным в то время званием учителя, — где живешь?

Где жил в то время Иисус, неизвестно. Может быть, во временном суккофе, или шалаше, покрытом сверху полосатой аббой, обычной на востоке одеждой, и заслоненном с боков перевитыми между собой ветвями; потому что такие суккофы служили единственным жилищем для сотни людей, приходивших к крещению Иоаннову.

Так как это было только начало учения Иисусова и они не знали определительно, кто Он таков; не слыхали дивных слов, сходивших с уст Его; при следовании за Ним руководствовались неопределенными побуждениями или даже, может быть, простым любопытством, то ясно, что они пошли за Ним добровольно и желали высказать Ему предмет их свободной воли, Он отвечал им: пойдите и увидите [125] . Опять слова были просты и хотя встречаются в очень важных местах Св. Писания, но никогда не производили большого влияния, как при настоящем случае. И действительно они пришли, увидели, а так как было около десятого часа, то есть около четырех часов пополудни, потому что евреи считали часы с шести часов утра, то остались там на целый день и, вероятно, провели всю ночь, убедившись глубоко, что царство небес наступило; что надеж ды длинных веков исполнились; что они были в присутствии Того, кто был желанием всех народов: первосвященником большим Аарона, пророком высшим Моисея, царем славнейшим Давида, истинной звездой Иакова и скипетром Израиля.

Имя одного из этих юношей было Андрей, которого церковь и прозвала первозванным; другой, которого имя скрыто, был сам благовестник, любимый ученик, св. евангелист Иоанн. Немудрено, что самомалейшие подробности, даже самый час события, высоко ценились его памятью и не были забыты в глубокой старости.